Долгожданная родительская конференция настала. Несколько сот родителей вошли в зону. В течение целого дня им можно находиться с сыновьями. Родители собрались на стадионе. С песнями, печатая шаг, отряды прошли вокруг футбольного поля,

Когда смотр закончился, родителей пригласили в отряды.

Глаз с отцом гуляли по зоне. На этот раз отец не плакал. Смирился ли он с тем, что его сын сидит в зоне, или сдерживал себя?

– А тебе что,— спросил отец,— досрочно не освободиться?

– Нет,— ответил Глаз,— придется сидеть все три года.

Кум так и не вызвал Глаза. Надежда, что из заводоуковской милиции придет ответ и его заберут на этап, рухнула.

– Бородин так и работает начальником уголовного розыска?

– Работает.

– Ты его часто видишь?

– Да нет.

– Если увидишь, скажи, что был у меня на свидании. Дела, мол, идут хорошо. А главное, скажи ему, что я знаю одно нераскрытое преступление — убийство — и я бы мог им кое в чем помочь. Скажешь?

– Скажу.

– Скажи обязательно.

И Глаз с отцом стали говорить о зоне. Глаз рассказал кой-какие тонкости, но о том, что пацанов чуть ли не каждый день зашибают, — промолчал.

На летней площадке шел концерт. Воспитанники пели песни, танцевали, и многим родителям казалось, что в зоне царит благополучие, что их детей воспитывают, ставят на правильный путь.

Многие парни о кулаке родителям не говорили.

Глаз с отцом проходили мимо сцены, и оттуда неслась частушка про Антона — Раба КПСС, и одну строчку: «То куркуется, то мочит», Глаз запомнил.

Антон с месяц назад хотел замочить Томильца, но тот узнал и обломал об него две палки.

День подходил к концу. Скоро родителям выходить. Глаз с отцом в последний раз пошли к отряду. Около входа стоял Мехля. Он подозвал Глаза.

– Глаз, возьми у отца денег.

Мехля на освобождение деньги собирал.

Глаз говорил с отцом. Мехля наблюдал.

Глаз и не думал просить денег, а говорил о другом. Потом, повернувшись, развел руками: мол, не дает.

Мехля пошел искать другого парня. Родители к нему не приехали, и он ходил по зоне, выжимая из парней деньги.

Деньги у ребят просил не один Мехля. Воры не дремали и бугры тоже. Деньги нужны всем.

Вечером родители вышли из зоны. Глаз попрощался с отцом. Тот заплакал.

Некоторые ребята рассказывали родителям, как здесь воспитывают. И родители слали слезные письма в Москву. Но Москва слезам не верила. А Глаз и большинство воспитанников считали, что Одлян — вечен, все так должно и быть.

Родители принесли в зону много еды. Еду разрешали приносить в неограниченном количестве. Воры и актив набили свои тумбочки банками. Завтра они прихватят их на работу и курканут. На черный день.

Назавтра в толчке все места были заняты. Пацаны месяцами недоедали, а тут нажрались вволю.

Ротан метал все подряд, приговаривая: «Бац-бац — и шлюмка». И, странное дело, в толчке его никто не видел.

Мест в Доме колхозника всем родителям не хватало. Алексей Яковлевич снимал угол у работницы производственной зоны. По совету сына он договорился с ней, чтоб она приносила Глазу на работу сгущенного молока. Отец оставил ей пять банок сгущенки и денег, чтоб, когда кончится молоко, она бы еще купила.

Воры и актив гужевали целую неделю. У пацанов еда давно кончилась, а у них запасы были неистощимы. Денег они тоже насшибали и теперь выпивали чаще. Водяру в зону протаскивали в основном расконвойники, да и вольнонаемные их не забывали. Когда ворам или рогам к водке хотелось мяска, для них кололи кролика и жарили в кочегарке. В зоне было подсобное хозяйство — разводили кроликов и другую живность, но на стол в столовую не попадало ни крошки: съедали роги и воры. За кроликами ухаживал земляк Глаза. Он держался высокомерно и с земляками не со всякими разговаривал, потому что ему от воров и рогов поддержка была.

У какого-то бугра в курке копченая колбаса испортилась, и он выбросил ее в кусты недалеко от отряда. К Глазу подошел Антон, к нему мать так на родительскую и не приехала.

– Глаз, колбасы хочешь?

– Хочу,— ответил Глаз.

Антон подвел Глаза к подстриженному кустарнику.

– Вот, бери, ешь.

В колбасе шевелились черви. Оценив шутку кента, Глаз рассмеялся. Они сели на лавочку. Но тут Антона позвал Томилец. Глаз закурил и заметил Амебу, который медленно, совсем не глядя в ту сторону, где лежала колбаса, приближался к кустарнику. «Неужели Амеба к ней?» И точно. Подойдя к кустарнику, Амеба сунул колбасу за пазуху и, не оглядываясь, пошел в толчок.

На следующий день у Амебы болел живот и он часто бегал в туалет.

По зоне прошел слух, что кто-то ковырнул посылочную и забрал часть продуктов. В седьмом отряде многие пацаны стали грешить на Амебу: раз он из толчка не выходит — в посылочную залез он. Его дуплили, а он плакал и говорил: «Не лазил, не лазил я в посылочную». Истинного шушару так и не нашли. Да и не искали особо, так как продуктов мало пропало.

После обеда зону построили на плацу, и хозяин в сопровождении офицеров вышел на середину.

– Ребята!— обратился он к воспитанникам.— С первого августа в колониях несовершеннолетних вводятся режимы. Будет два режима: общий и усиленный. Наша колония будет общего режима. Изменений в режиме содержания не будет. Льготами, так как у нас режим общий, будете пользоваться теми же.

ПРОДОЛЖЕНИЕ