| Главная » Файлы » ИЗБА-ЧИТАЛЬНЯ УЗЕЛКИ НА ПАМЯТЬ » Лагин Лазарь. Патент ab. |
ЧАСТЬ 2 ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
| 26.01.2013, 00:09 | |
| Ни Попф, ни Анейро сначала не поняли, насколько серьезно их положение. Попфа волновала судьба его лаборатории, записей и ампул с эликсиром, его угнетала мысль, что седьмого сентября не удастся начать массовую инъекцию, что вся эта нелепая история с Манхемом Бероиме неминуемо оставит след на его, доктора Стифена Попфа, незапятнанной репутации. Он ни на минуту не сомневался, что арест — результат недоразумения, что его через день два выпустят. Это, конечно, было непростительной наивностью. Но еще более непростительной была убежденность в скором освобождении у такого бывалого политического деятеля, каким был Санхо Анейро. Правда, он рассчитывал при этом не столько на здравый смысл и справедливость следственных органов, сколько на свое бесспорное алиби. Прошло, однако, не более трех дней, и оба арестованных убедились, что они недооценивали опасность, которая над ними нависла. Неожиданно не только для них, но и для местного следователя, прибыл из Баттога и взял следствие в свои руки старший помощник прокурора провинции господин Дан Паппула, человек с ласково улыбающимся лицом и гуттаперчевой совестью. С первых же дней он проявил чудовищную работоспособность. Он не давал покоя ни себе, ни арестованным. Он цеплялся за каждое их неудачное слово, старался сбить их с толку, требовал, чтобы они припомнили факты, которые невозможно было припомнить, потому что их не было в действительности, предлагал им признаться в поступках, которых они никогда не совершали. Измученных бесконечными допросами, осунувшихся, пожелтевших, обросших бородами, их то и дело таскали на «опознание очевидцами», которые вечером третьего сентября ничего не могли видеть, потому что было темно. Но все таки «очевидцы», под настойчивую и умелую подсказку Дана Паппула, что то припоминали и давали под этими «воспоминаниями» свои подписи. Свидетель, проживающий на улице Всех Святых, при трудолюбивом содействии господина Паппула, опознал в Анейро того человека, который якобы пробежал мимо его дома через две минуты после покушения на Манхема Бероиме. Он припомнил, что у того человека в правой руке был окровавленный кинжал, что на нем был серый костюм, голубая сорочка и синий галстук и что особенно его поразили искаженные гневом черты лица этого человека. — Он был несколько выше меня ростом, — сказал этот очевидец. — Весом семьдесят — семьдесят два килограмма, мускулистый, энергичный на вид. Его правая рука обнаруживала большую силу характера. Лицо его было чисто выбрито. Лоб большой, открытый, волосы зачесаны назад. Брови у него были густые, черные, а цвет лица необычайно бледный, почти зеленоватый. Этот человек пробежал мимо меня с большой скоростью и скрылся за перекрестком… Мой дом второй от угла. — Вот это и есть тот человек, о котором вы говорите? — спросил его господин Паппула, указывая на введенного из соседней комнаты Анейро. — Да, он самый. — Вы уверены? — Вполне. — Подпишитесь. Свидетель подписался. Удивительно было, как можно темной ночью, под проливным дождем, выскочив из ярко освещенного дома на темную улицу, заметить и запомнить столько подробностей внешности человека, который, по словам свидетеля, пробежал мимо него с большой скоростью. Поражало, что этот свидетель так легко признал в предъявленном ему похудевшем и обросшем бородой Санхо Анейро пробежавшего мимо него человека с гладко выбритым лицом. Но господин Паппула прибыл в Бакбук не для того, чтобы удивляться. Он прибыл в Бакбук для того чтобы делать дело, и в интересах дела он подсказал свидетелю, что, надо полагать, молния помогла ему так хорошо увидеть и запомнить пробегавшего преступника, и свидетель подтвердил, что да, конечно, именно молния. Последнее обстоятельство было, пожалуй, самым удивительным во всем этом в высшей степени удивительном показании, ибо, как известно, молнии бывают только во время грозы, а вечером третьего сентября лил обычный осенний дождь. Господин Паппула, прибывший в Бакбук позже, мог не знать, что третьего сентября лил заурядный дождь, свидетель знал, но не считал нужным перечить господину старшему помощнику прокурора, который лучше его знает, что нужно для торжества правосудия. Анейро, понявший, что дело обязательно будет доведено до суда, решил промолчать, чтобы выбросить этот козырь на стол во время самого процесса. Другой свидетель обвинения, услышав крик, поднятый в тот вечер Буко Сусом, якобы высунулся из окна и увидел другого бегущего человека с такой ясностью, что еще через три недели после покушения на Бероиме мог описать девятнадцать деталей внешности доктора Попфа, вплоть до формы его ушей и не очень заметного небольшого шрама на его левой щеке. Этот свидетель дал бы много за то, чтобы отказаться от своих показаний, но он уже слишком далеко зашел. Утром четвертого сентября, когда весть о кровавом событии на улице Всех Святых стала достоянием всего Бакбука, он из глупого тщеславия наврал, будто видел пробегавшего вчера вечером мимо его окон доктора Попфа. Теперь он уже не мог отказаться от своих слов без того, чтобы не прослыть лгуном и хвастунишкой. Репутация делового человека превыше всего. Он был настройщиком роялей. Нашлись два человека, которые будто бы слышали, как Анейро сказал доктору Попфу, покидая сквер: «Ничего, доктор, еще сегодня мы рассчитаемся с этим щенком, будь он проклят!» А доктор в ответ ему якобы сказал: «Я вам буду очень обязан, господин Анейро!» Пришел к господину Паппула слесарь по фамилии Соор и попросил записать, что Анейро говорил ему во время последней стачки на скотобойне: «Прирезать парочку другую кровососов, тогда не посмеют бороться с нами». Другому рабочему бойни — мяснику Неренсу — Анейро якобы сказал, выйдя в последний раз из тюрьмы: «Этой проклятой семейке Бероиме дорого обойдется мой арест. Будет пролита кровь. Я буду мстить и мстить!» Анейро потребовал очной ставки с Соором и Неренсом. Господин Паппула отказал под тем предлогом, что они временно выехали из Бакбука. Тогда Анейро потребовал, чтобы было отмечено, что оба эти лжесвидетеля были во время последней стачки на бойне штрейкбрехерами, что они смертельно ненавидели и ненавидят его, Анейро, как руководителя этой стачки, что один из них — платный осведомитель конторы бойни о настроениях рабочих, а другой приходится дальним родственником госпоже Бероиме. Господин Паппула заявил, что лишен возможности выполнить это пожелание, потому что такого рода утверждения нуждаются в предварительной тщательной проверке. Три других свидетеля, опрошенные неутомимым господином Паппула, действительно заметили на улице Всех Святых незадолго до момента нападения на Бероиме какую то человеческую фигуру, прокрадывавшуюся вдоль домов. Они добросовестно заявили, что затруднились бы описать наружность этого человека, потому что было темно. Тогда господин Паппула стал им подсказывать приметы Анейро. Запутав и запугав этих простодушных провинциалов, он в конце концов добился их подписей под заявлением, что «вполне возможно, что замеченный ими на улице Всех Святых человек был предъявленный им для опознания Санхо Анейро». Господин Паппула не брезгал самым шатким обвинительным материалом, потому что был уверен в исключительной благосклонности суда. Он попробовал обработать Морга Бамболи, его жену и вдову Гарго и потерпел полный провал. Но и они ушли, унося впечатление, что им редко приходилось встречать такого приятного и жизнерадостного господина, как этот приезжий чиновник из Баттога. И в самом деле, господин Паппула был хорошо упитан, но не толст; румян, но не чересчур; ровен в обращении и весел, мы бы даже сказали — игрив при допросе свидетелей. На его белом, чуть узковатом лбу было ровно столько морщинок, сколько нужно, чтобы он не казался старше своих тридцати шести лет. Он тщательно следил за своей внешностью, по утрам и вечерам занимался гигиенической гимнастикой, не позволял себе излишеств ни в пище, ни в питье, ни во сне, всегда улыбался, а одевался с той безукоризненной, хорошо рассчитанной небрежностью, по которой всегда можно отличить от обыкновенного смертного воспитанника аристократического университета святого Бенедикта. Господин Дан Паппула был принят в самых лучших домах Баттога и уверенно продвигался по служебной лестнице. Бакбукское дело должно было дать ему пост прокурора. Игра, как видите, стоила свеч. Господни Паппула был не очень доволен бакбукским делом. Судя по целомудренно законным указаниям, которые он получил от своего начальника, отправляясь в Бакбук, было ясно, что какие то очень влиятельные инстанции заинтересованы в обвинительном приговоре и что, следовательно, судьба обоих подсудимых заранее предрешена. Улики против них не выдерживали самой легкой критики. Следовательно, предстояла в высшей степени неблагодарная, грубая и нечистая работа. Господину Паппула приятней была бы более сложная юридическая игра, поэтому его не на шутку раздражало упорное сопротивление подследственных. Особенно его огорчало поведение доктора Попфа. Попф злился, горячился, говорил резкости, пытался разъяснить ему — Дану Паппула! — несостоятельность обвинений, которая была ясна следователю не меньше, чем ему — подследственному. Попф, в обычных условиях не лишенный юмора, настолько потерял сейчас это полезнейшее чувство, что взывал к справедливости и здравому смыслу человека, который приехал в Бакбук с твердой решимостью не считаться ни с тем, ни с другим. Господин Паппула в ответ на все это только укоризненно покачивал головой и грустно улыбался, как бы опечаленный бессмысленным упорством доктора перед лицом бесспорных и сокрушительных улик. Анейро вел себя на допросах выдержанней Попфа. Он уже имел порядочный опыт в таких делах. А главное, он все больше отдавал себе отчет, что исход следствия заранее предрешен и что, значит, надо готовиться к тому, чтобы дать бой уже на самом процессе. Он требовал вызова свидетелей, которые могли бы подтвердить его алиби, и добился того, чтобы их показания были приобщены к делу. Он настоял на вызове людей, которые могли подтвердить, что он во время стачки резко выступал против тех, кто, доведенный до отчаяния или подкупленный полицией, призывал к актам насилия над хозяевами, и добился того, что эти очень важные свидетельства были тоже приобщены к делу. Анейро не горячился, не взывал к чувствам этого учтиво улыбавшегося карьериста и изредка даже разрешал себе удовольствие позлить его. Тут мы считаем уместным отдать должное аржантейским тюрьмам. Если бы не тяжелые металлические двери на фасаде, четырехэтажное здание бакбукской тюрьмы, окруженное садом, сквозь который виднелись большие окна с гардинами и драпировками и прехорошенькие подъездики, больше напоминало респектабельный пансион для благородных девиц. Внутри день и ночь неправдоподобная чистота и идеальная тишина. Мягкие дорожки, заглушающие шаги, пробковые прослойки в стенах, разговор с тюремщиком вполголоса, молитва шепотом, задушевная беседа только с самим собой и только молча. В камерах стул, стол, звонок и библия в гигиеническом, моющемся переплете. Карцер обит отличными матрацами. На случай смертной казни — особая комната, просторная, светлая, чистая, устроенная так, чтобы со двора казнь могли наблюдать представители печати. Одиночные камеры для здоровых заключенных, одиночные изоляторы в больнице, одиночные кабины в бане, одиночные крохотные дворики для прогулок. Даже церковь в бакбукской тюрьме построена в виде изящных одиночных ящиков с резиновыми матами для коленопреклонения. Эти ящики расположены в несколько ярусов. Из них можно видеть и слышать только священника и больше никого. Комната свиданий производит самое успокаивающее впечатление. Тюремщик при свиданиях отсутствует. Это гуманно: зачем смущать заключенного и его посетителя? Тюремщик слышит их разговор и наблюдает за свиданием из соседней комнаты при помощи остроумной и очень простой комбинации телевизора и обычного телефона с усилителем. В случае необходимости тюремщик отдает свои приказания через радиорупор. Сквозь изящную решетку, разделяющую комнату свиданий на две части, пропущен электрический ток, недостаточно сильный, чтобы убить человека, но вполне достаточный, чтобы отбить у заключенного или его гостя охоту обменяться рукопожатием. Это тоже гуманно. За минуту до истечения срока свидания дается первый сигнал — негромкий мелодичный звонок, за полминуты — второй. Ровно через минуту после первого сигнала — тут действует часовой механизм — та часть пола, на которой стоит заключенный, медленно опускается на нижний этаж, как опускается в крематории гроб с телом усопшего. Именно в этой комнате Береника увидела доктора Попфа на третий день его пребывания в тюрьме. Попф не знал, что она вернулась из Города Больших Жаб. Он думал, что его пришли навестить супруги Бамболи или вдова Гарго. Бледная, дрожащая от волнения Береника увидела, как снизу, словно из преисподней, медленно поднялся вместе с полом обросший и осунувшийся человек, которого она так жестоко, бессмысленно и незаслуженно обидела. Она стояла неподвижно, не в силах произнести ни слова. Наконец доктор Попф горько промолвил: — А, это ты, Береника? Приехала навестить несчастненького? — Стив! — крикнула Береника и бросилась к решетке, отделявшей ее от мужа. — Я очень виновата перед тобой, Стив, но я тебе все расскажу… Бесстрастный голос из репродуктора остановил ее: — Осторожно! Сквозь решетку пропущен ток! Береника остановилась и тихо заплакала. Доктор Попф смотрел на нее с равнодушием, которое ему очень трудно давалось. — Я ни в чем не виноват, — размеренно проговорил он. — Это явное недоразумение, и меня скоро выпустят… Тебя это никак не должно беспокоить. Голос из репродуктора предупредил: — До конца свидания осталось восемь минут. Береника сказала: — Я поступила как глупая и себялюбивая девчонка. Мне очень, очень жаль… — Ты можешь спокойно возвращаться в Город Больших Жаб, — перебил ее Попф. — Я не нуждаюсь в жалости. — Я тебя не жалею, — сказала Береника. — Я тебя люблю, очень люблю, больше, чем когда бы то ни было. Я вернулась, не зная, что ты арестован. Невидимый тюремщик напомнил: — До конца свидания осталось пять минут. Попф устало промолвил: — Мне не нужна любовь из жалости или раскаяния. Иногда мне кажется, что мне вообще ничего не нужно. — Я остановилась у Бамболи, — сказала Береника. — Они о тебе очень тепло говорят. Они не верят в твою виновность. — Они славные люди. Передай им мой привет. И госпоже Гарго тоже. — Стив, — сказала Береника, — я не могу уйти без твоего прощения. — Ты хотела сказать: «не могу уехать», — усмехнулся Попф. — Я тебя никогда не покину, Стив… Если только ты меня не прогонишь… Ты имеешь право прогнать меня, но ты этого не должен делать. — До конца свидания осталось три минуты, — равнодушно сообщил репродуктор. — Я теперь более нищ, чем когда бы то ни было, — сказал Попф и отвел глаза в сторону. — Лаборатория разорена. Все придется начинать сначала. — Я тебя люблю больше, чем когда бы то ни было, — ответила ему Береника. Прозвенел первый сигнал. — Я сегодня договариваюсь с адвокатом, который будет тебя защищать, — сказала Береника. — Что еще нужно в первую очередь сделать? — Передай Бамболи, чтобы он поскорее запатентовал эликсир. Прозвенел второй сигнал. — Это уже конец свидания? — спросила Береника. Попф молча кивнул головой. — До свидания, милый мой Стив! И не забывай, что ты очень нужен науке… — пол за решеткой стал медленно опускаться, …и мне, — чуть слышным голосом добавила Береника. Доктор Попф был теперь виден уже только по пояс. Он молчал. По его щеке покатилась одинокая слеза. Он был почти счастлив. Через несколько секунд Береника Попф осталась в приемной одна. Вечером того же дня в баттогских газетах был помещен снимок: «Жена доктора Попфа покидает бакбукскую тюрьму после первого свидания с мужем». Газеты в Баттоге выходили с огромными аншлагами: КОММУНИСТ АНЕЙРО РАСПРАВЛЯЕТСЯ С СЕМЬЕЙ СВОЕГО ХОЗЯИНА Невинный юноша замертво падает от руки красных Бакбукские преступники приперты к стенке ЗАБАСТОВЩИК МСТИТ ЗА СВОЙ АРЕСТ ВРАЧ ДЕГЕНЕРАТ, ШАРЛАТАН И БАНДИТ Мать несчастного юноши требует суровой кары над кровавым преступником ПУСТЬ НАД БАКБУКОМ ВОССИЯЕТ СОЛНЦЕ ПРАВОСУДИЯ! Так писали газеты Баттога и «Бакбукская заря» первые несколько дней, когда здоровье молодого Бероиме шло на поправку. Но в ночь на одиннадцатое сентября Манхем Бероиме во сне сорвал с себя бинты и расчесал заживающие раны. Через два дня он умер от заражения крови. Тринадцатого сентября «бакбукские преступники» стали «бакбукскими убийцами». Над доктором Стифеном Попфом и механиком Санхо Анейро нависла угроза смертной казни. ДАЛЕЕ | |
| Просмотров: 346 | Загрузок: 0 | Комментарии: 2 | | |
| Всего комментариев: 0 | |