Главная » Файлы » ИЗБА-ЧИТАЛЬНЯ УЗЕЛКИ НА ПАМЯТЬ » Леонид Габышев Одлян, или Воздух свободы |
04.01.2013, 08:32 | |
В тюрьме Глаза посадили к взрослякам. Он просидел у них недолго, покатался на плечах, выигрывая споры на приседания, и его перевели к малолеткам во вновь сформированную камеру шустряков. Она находилась на первом этаже трехэтажного корпуса, где сидели смертники, особняки, строгачи. В камере были два знакомых парня: Масло и Подвал. Они встретили его без особой радости, поздоровались за руку и спросили, сколько дали. Камера была сырая. Сводчатые потолки наводили тоску. Казалось, тебя заперли в средневековую башню и придется сидеть всю жизнь. Ребята решили вырваться из этой мрачной камеры любыми средствами. Если их не переведут, они устроят бардак, перевернут все шконки, побросают в кучу матрацы, а если и после этого не переведут, разобьют в раме стекла, сломают стол, вышибут волчок и все вместе будут барабанить в дверь. Так предложил Глаз, и ребята согласились: или для всех карцер, или другая камера. Вечером во время поверки Глаз спросил у корпусного с шишкой на скуле: – Старшина, что же нас в такую камеру, как рецидивистов, заперли? – А ты и есть рецидивист. – Я не рецидивист, я малолетка. – Дважды судимый, восемь лет сроку — без пяти минут рецидивист. – Старшина, доложи завтра утром начальству, что я и вся камера просим, чтоб нас отсюда перевели. В любую камеру. Кроме первого этажа. – Ишь ты, сукач, чего захотел. – Что, что ты сказал? – Сукач, говорю. – Это кто же сукач? – Сукач — ты. – Я не сукач, ты — сукач. Корпусной с дежурным вышли из камеры, а корпусной, выходя, все повторял одно и то же слово: «Сукач, сукач, сукач». – Что он тебя сукачом называет? — спросил Масло. – Поиздеваться, сволочь, захотел. Глазу было не по себе — его назвали сукачом. На другой день Масло, сев на шконку Глаза, спросил: – Глаз, а правда ты не сукач, не наседка? Почему это тебя так по камерам гоняют? – Масло, в натуре, ты думай, что говоришь. Какой я наседка? Меня вызвали с зоны и добавили пять лет. Ты что, охерел? Масло это сказал так, чтобы потравить Глаза, авторитет Глаза в тюрьме его задевал. Когда в камеру зашел старший воспитатель майор Рябчик и ребята опять загалдели, что сидеть в этой камере не хотят, что устроят кипеш, если их не переведут, Глаз стоял и молчал. – Ну, Петров, как дела? Что молчишь? — спросил Рябчик. – А что мне говорить? Все сказано. Если нашу просьбу не выполните, тогда заговорю я. – Ишь ты, заговоришь. Ты что из себя блатного корчишь? Вспомни, как в прошлом году, когда сидел в тюрьме в первый раз, валялся на полу. — И Рябчик кивнул на дверь. Кивок можно было понять так, что Глаз валялся возле параши. – Когда это я на полу валялся? — повысил голос Глаз. – А когда обход врача был, ты на полу лежал. – А-а, да. Лежал я на полу. Но ведь я ради потехи лег, показать врачу, что я больной и мне назад в камеру не зайти. – Вот видишь, вспомнил. А говоришь — не валялся. Разве любой уважающий себя урка ляжет на пол? Рябчик пошел на выход. Но перед дверью обернулся. – Какой ты урка, ты утка, наседка. Дверь захлопнулась, и Масло сразу накинулся на Глаза: – Вот и Рябчик говорит, что ты наседка. Да еще на полу валялся. Глаз потрясен. Рябчик, майор, старший воспитатель, тоже назвал его наседкой. Что такое? Будто все сговорились против него. Глаз сдержался и ответил: – Если я на самом деле наседка, тюремное начальство разве об этом скажет? Да вы что! Настоящую наседку они оберегают, как родного ребенка. – А откуда он мог это взять? – Масло, разве ты не знаешь Рябчика? У него же привычка: подойдет к камере, приоткроет волчок, смотрит и слушает. Ты же во всю глотку орал, не наседка ли я. А он тут и зашел. От тебя и услышал. Ты вяжи этот базар. – Ладно, не ори, в натуре, на меня. Давай ребят спросим, что они теперь о тебе думают. Подвал и еще двое парней высказались против Глаза, а еще двое сказали, что трудно в этом разобраться. Ведь на него говорят тюремщики. Камера разделилась. Положение получилось нехорошее. Как-то надо выкручиваться. Масло пер на него, и дело могло дойти до драки. «Так, — подумал Глаз, — если Масло кинется на меня, за него, наверное, все пацаны пойдут. Они же друг друга хорошо знают. Хотя эти двое и не катят на меня бочку. Но в драке я буду один. Что ж, схвачусь с четырьмя, Подвал: не в счет. Жить с клеймом наседки не буду. Здоровых сильно нет, я, пожалуй, с ними справлюсь, если зараз не кинутся. Если Масло вначале прыгнет один, я отоварю его и отскочу к дверям. Возьму тазик и швабру. Полезут — одного отоварю все равно. Потом, конечно, тазик и швабру вышибут. Но двое точно будут валяться на полу. С двумя пластанемся на руках. Пусть мне перепадет. X… с ним. А если свалить с ходу Масло и еще вон кто, поздоровее, то остальные и не полезут». Масло заколебался — двое не поддержали. Он залез на шконку и оттуда честил Глаза. А Глаз сел на свою и ему не спускал. А тут обед. На прогулке Коха сказал: – Неплохо бы в кедах или тапочках ходить на прогулку. Да и в камере тоже. – А у нас в камере был взросляк, — отозвался Глаз, — Дима Терехов, он в тапочках в камере ходил. – Дима Терехов? — переспросил Коха. — Мы с ним в КПЗ вместе сидели. А ты когда с ним сидел? – В январе. – Этого года! В январе! — поразился Коха. По трапу наверху прошел надзиратель. – Ладно, в камере продолжим, — сказал Коха. – Ты не путаешь, что с Димой сидел в этом году в январе? — спросил Коха Глаза, вернувшись в камеру. — По какой он статье шел? – Не путаю. Это была вторая камера, в которую меня посадили, когда привезли. Сидел он по восемьдесят девятой, а что украл, не помню. – Я с Димой Тереховым сидел в КПЗ в начале прошлого года, — повернулся Коха к ребятам, — он шел — я точно помню — по восемьдесят девятой. Что же получается? Я освободился и опять попал, а он все под следствием. Даже за убийство быстрее заканчивают следствие. – Если мы об одном говорим, значит, он подсадка, — сказал Глаз. — Коха правильно говорит: за кражу следствие вестись не будет так долго. – Погоди, — сказал Коха, — обрисуй его. – Ростом чуть выше меня. Худой. Лицо узкое. Кроме тапочек, он в трико всегда ходил. И так ласково разговаривал, но ни о чем не расспрашивал. Меня еще не крутанули тогда. – Точно — он. – Вот падла. Подсадка, значит. А ведь у нас в камере Толя Панин за убийство сидел. И шел в несознанку. И Чингиз Козаков тоже в несознанку. Но Дима, я помню, с ними никаких разговоров не вел. Вот, ребята, какие подсадки бывают. По году под следствием сидят. А ты, Масло, на меня катишь… | |
Просмотров: 344 | Загрузок: 0 | Комментарии: 1 | |
Всего комментариев: 0 | |